Мне по жизни всегда тяжело с дураками,
не понять мне победного их естества.
Где ни встречу их — в Бостоне, в Риме, на Каме,
— я ломаюсь. Пасую. Теряю слова.
На их фоне литОм,
я — разорванный в клочья.
И летят в никуда, словно пух с тополей,
все тревоги мои, все мои многоточья
мимо тех, для кого одноточья милей.
Дураки не умеют высчитывать шансы:
им достаточно в спектре лишь пары цветов.
Ну, а я так затейливо верю в нюансы,
и так страшно к ответам простым не готов.
Я нелепым галопом скачу по манежу:
мне комфортно, как будто корове на льду…
Семикратно подумав — я вряд ли отрежу,
а отрезав — на «нет», от сомнений сойду.
Хорошо им — красивым, простым, белобровым.
Направленья у них, только, — север и юг.
На моих же дорогах, свихнулся бы Броун,
заблудившись на тропах, заверченных в круг.
Тяжело на балу. Тяжело после бала.
Неприглядна жара. Безобразны дожди.
Вечный поиск решений…Хорошего мало
в старом шахматном правиле: «Взялся — ходи!».
В нервотрёпочных буднях, в их шуме и гаме,
ежечасно с добром соревнуется зло.
Мне по жизни всегда тяжело с дураками.
Им, наверное, тоже, — со мной тяжело.
Все беседы у нас — «До свиданья!» и «Здрасьте!»;
мы друг друга навряд ли заденем плечом…
Мой хронический вирус житейских несчастий,
их иммунным системам, считай, — нипочем.
В остальном, — мы по тем же гуляем бульварам,
и глядим, как уходят июльские дни…
Право, лепо ли мстить неразумным хазарам
лишь за то, что не слишком разумны они?!
Тут копи, не копи — а судьба раскулачит!
Что ни делай, а в трюме откроется течь…
Раз уж «счастье» и «разум» — антонимы, значит,
— вся игра, изначально, не стоила свеч.
Но метания эти, — подспудны. Бесшумны.
Единица, дрожа, изгибается в ноль.
В обывательском крике: «Ты чё, больно вумный?!»
к слову «ум» не случайно приставлена «боль»…
Болевые рецепторы резво затронув,
и освоив страданий земных буквари,
вездесущие сто миллиардов нейронов,
планомерно взрывают меня изнутри.
Но покуда живу, никому не мешая,
не встревая в бои, не плывя за буи, —
мне осталась надежда. Одна. Небольшая.
На нее лишь одну упованья мои.
Надоело искать оправданья фальстартам,
и держаться за древки привычных знамён…
Я умён, — по обыденным чьим-то стандартам.
По высоким стандартам, — не слишком умён.
Ну, а значит, — не всё так печально и тускло,
и финал постановки не так ужи скор:
я не знаю, о чем говорил Заратустра,
и не знаю, о чем промолчал Кьеркегор.
Слишком рано смотреться в глубины колодца
— оптимизма из чаши хлебнуть бы сперва!
Мне, по-прежнему, Борхес никак не даётся,
да от Пруста, — ужасно болит голова.
От высокой культуры мне, только, убытки.
Я не то чтобы, — неуч, всего лишь, — простак.
И совсем соловею от музыки Шнитке,
и Кандинский, — мне что-то не близок никак.
Надоело кровавыми плакать стихами,
полагаясь на прихоть тревог и молвы…
Дураки, я, — весь ваш! Всей душой. С потрохами.
И хочу быть счастливым, как счастливы вы.
А Римма Казакова отметила так:
Живут на свете дураки:
На бочку меда — дегтя ложка.
Им, дуракам, все не с руки
Стать поумнее, хоть немножко.
Дурак — он как Иван-дурак,
Всех кормит, обо всех хлопочет.
Дурак — он тянет, как бурлак.
Дурак во всем — чернорабочий.
Все спят — он, дурень, начеку.
Куда-то мчит, за что-то бьется…
А достается дураку —
Как никому не достается!
То по-дурацки он влюблен,
Так беззащитно, без опаски,
То по-дурацки робок он,
То откровенен по-дурацки.
Не изворотлив, не хитер,-
Твердя, что вертится планета,
Дурак восходит на костер
И, как дурак, кричит про это!
Живут на свете дураки,
Идут-бредут в своих веригах,
Невероятно далеки
От разных умников великих.
Но умники за их спиной
гогочут…
— Видели растяпу?
Дурак, весь век с одной женой!
— Дурак, не может сунуть в лапу!
— Дурак, на вдовушке женат
И кормит целую ораву!…
Пусть умники меня простят —
Мне больше дураки по нраву.
Я и сама еще пока
Себя с их племенем сверяю.
И думаю, что дурака
Я этим делом не сваляю.
А жизнь у каждого в руках.
Давайте честно к старту выйдем,
И кто там будет в дураках —
Увидим, умники! Увидим.
Коассный стих